Придя наконец домой, я с величайшими предосторожностями выкупала мою Белую Георгину. Заботливо проверила чуткими кончиками пальцев, не холодна ли вода,- ведь измученный цветок уже сделался моим доверчивым питомцем. Я поставила Георгину в просторный стакан, а стакан — на полочку над умывальником, к моим помощникам, что даруют мне по утрам бодрую свежесть. Моя большая губка, лежавшая в мыльнице по соседству с мылом, таращилась бесчисленными глазами-дырочками, в немом восхищении дивясь ослепительному триумфу моего найденыша. Я с удовольствием отметила про себя это, так же как и угловатый, да и слишком чопорный, пожалуй, книксен моей маленькой зубной щетки. Но зато мой Голубой Гребень сразу же, с первого же взгляда, влюбился в Белую Георгину. Помнится, когда-то, покупая этот синий сапфир, я разговорилась с симпатичной молоденькой продавщицей. Я призналась ей, что для меня даже убогая, жалкая лавчонка, будь то в городе или в какой-нибудь деревушке,- это магазин игрушек, а все товары, даже если это метлы, совки и швабры, превращаются в игрушки у меня на глазах. И поэтому я надолго застреваю перед каждой витриной. Иной раз просто нет сил оторваться от чудного виденья.
— Должно быть, вам еще улыбнется счастье, сударыня,- ответила девушка. Оказалось, мы с ней одинаково считаем, что тем людям, у кого взрослые глаза, ужасно скучно живется.
Мне было приятно, что и Белая Георгина, видимо, с искренней симпатией отнеслась к Голубому Гребню. Ведь и сама я всегда так радовалась, бывало, проводя им по темным моим волосам.
Но… Мыло начало пузыриться! Его раздражал беспрестанный шепот. А я, подглядывая за житьем-бытьем маленьких вещей, чутко вслушивалась в беседу Голубого Гребня и милой Георгины. Кто это — я или кто-то другой?- заметил однажды, что все наши вещи начинают жить настоящей жизнью, если мы любим их? И любим не меньше, чем сам господь любил и мир свой, и все создания свои. Заглядевшись на полную луну в окне, я на миг забыла о своих подопечных. Но и в кинематограф не ушла, как думали мои влюбленные. И вдруг… Мне почудилось, будто и впрямь очутилась я на луне: обернувшись, я увидела, что моя Белая Георгина вышла из воды… или вот-вот, сейчас выйдет. Только голубок, прилетавший вечерами на мое окно за ужином — хлебными крошками, был моим пернатым свидетелем. Но ведь птице никто из людей не поверит… Поэтому даю вам честное слово — моя Георгина заговорила, и то был нежнейший из всех голосов, какие я только слыхала…
— Таким лазурно-голубым, как ты,- заговорила она с гребешком,- мне грезится рай…
На что мой Голубой Гребень осмелился ответить со всей возможной скромностью:
— А столь же белой, как ты, дорогая Георгина, хотел бы я видеть руку, которая повлекла бы меня за собой в плавание по шелковистой реке, сотканной из струящихся цветочных тычинок.
— Моя матушка появилась на свет в раю,- начала рассказывать Георгина.- Возле берегов морских… Возле берегов морских…- задумчиво повторила моя белая мечтательница.- Средь зеленых лугов Эдема взрастил Садовник мою матушку.
Лазурный Гребешок весь встопорщился, не сразу осмелившись прервать повествование своей Шехерезады.
— Я всего-навсего Гребешок, пусть даже и лазурный, и мне, конечно же, не подобает прерывать речь Георгины, столь благоуханно-белой, но, хотя твои слова не вызывают у меня и тени сомнения, все-таки мне очень хочется узнать, какое чудесное волшебство перенесло тебя из неземной родины твоей высокочтимой матушки сюда, в земную жизнь.
Я не подозревала, что мой Гребень умеет говорить столь складно и красиво, хоть и был он таким лазурно-голубым.
— Славный мой Гребешок,- задумчиво и печально улыбнулась польщенная Георгина,- конечно, спрашивай обо всем. Но нет, погоди, взгляни скорей на небо! Ты видишь? Звезды падают с небосклона на землю. Вот так было и с моей матушкой.
Когда бы я жила в раю, Когда была б поэтом, Все ж песню эту снова повторю.
— Ах!- восхищенно воскликнул Голубой Гребень и не сказал более ни слова. Белая Георгина осталась как будто не совсем довольна лаконичностью своего поклонника и тогда Гребень спросил, кто из всех цветов удостоился чести быть ее близким другом. И Георгине вспомнилась ее любимая подруга Красавка.
— Эльфы забираются в ее нежные колокольчики и шьют там себе платья из паутинок и пушинок одуванчик.
— Как чудесно ты рассказываешь!- поспешил испра вить свою оплошность Гребешок, а его мысленному взору вдруг представилось, что Белая Георгина, серебристо-белая пылинка, улетает, порхая в воздухе, все выше, все дальше.
— Ах!- вновь вырвалось у Гребешка. А моя Георгина, уже, видимо, уставшая, но все же и чарующая и очарованная, вернулась в свой стакан, свою стеклянную светелку. Однако они — Гребешок и его возлюбленная — дали друг другу слово, что станут блистающими звездами, и непременно такими, как те, что светили им в раскрытое окно.
— До чего же, должно быть, прекрасно — всю жизнь блистать…- промолвила Георгина.
— И никогда не упадем мы с небес на землю, ни я, ни ты, млечно-белая моя звездная россыпь… А люди, что ж, пусть они как-нибудь без нашей помощи загадывают желания.